Первый бой

Когда началась война, Вите Ефимову только исполнилось пятнадцать лет. А уже в шестнадцать он добровольцем пошел на фронт. Попал в пехоту-матушку. Первое оружие – винтовка Мосина, знаменитая трехлинейка с примкнутым штыком была намного выше молодого бойца. В восемнадцать стал разведчиком. С войны Виктор Михайлович вернулся в звании гвардии старшины, на груди сверкали орден Славы, два ордена Отечественной войны, две медали «За отвагу» и знак «Отличный разведчик».

– Виктор Михайлович, честно говоря нашему поколению очень сложно представить, как шестнадцатилетние мальчишки уходили на войну. Каким мужеством нужно было обладать, как нужно было любить Родину! По современным меркам – это же десятый класс, подростки...

– Да и мы были совсем еще пацанами... В мае 41-го я закончил восьмой класс. Обрадовался – ура, каникулы! А тут война... Школу нашу закрыли, и я подался в ученики электрика на регенератный завод. А в марте 43-го написал заявление, чтобы меня добровольцем призвали в армию. Я хоть и был маленького роста – метр шестьдесят два всего, но физически очень крепким, не по годам. Сверстников в деревне колошматил за милую душу...

– Вы помните свой первый бой?

– Как его забудешь, когда в первом же бою меня ранило...

После трехмесячной подготовки нас отправили под Смоленск. Там шли тяжелые бои. И вот после небольшой артподготовки мы пошли в атаку. Все кричат «Ура! За Родину!», и я тоже. Подбегаем к немецким позициям. Вижу, немец из окопа высовывается и бросает в мою сторону гранату. А они у них на длинных деревянных палках очень далеко летят. Мне бы упасть, укрыться, да куда там – несусь дальше. Граната падает передо мной и взрывается. Хорошо, что я был в каске и она от быстрого бега сползла почти на глаза. Чувствую сильнейший удар в лоб. Только и успел сказать: «Ой, маменька!..» – и сел на землю. Думаю, все, кончилась моя жизнь – голову оторвало! Потрогал – нет, голова на месте, лицо, правда, все в крови. И глаза стали очень быстро заплывать. Я как сидел, так и продолжаю сидеть. Ору от боли во всю глотку. Наши мимо меня несутся дальше в атаку, пули, осколки свистят. Вдруг чувствую, меня кто-то к земле прижимает и кричит, чтобы я лежал. Так и пролежал до темноты перед немецкими траншеями, пока меня санитары оттуда не вытащили. Я уже к тому времени вообще не видел – глаза полностью заплыли.

Попал в госпиталь. Как объяснил врач крупный осколок гранаты ударил мне в каску и просто разломил ее. И краями каски мне голову располосовало. Но ничего, подлечился. Дней через пять начал видеть. А на восемнадцатый меня уже выписали и направили на фронт свою часть.

В разведку за сообразительность

– За что вы получили свою первую боевую награду?

– Дело было в мае 44-го, на границе между Смоленской и Витебской областями. Три дня мы сражались за высоту 222,9 – то мы ее возьмем, то немцы.

И случилось так, что наша рота потеряла связь – перебили линию. А нам очень нужна была поддержка артиллерии. Посылает ротный телефониста. Какое-то время проходит – ни связи, ни бойца. Посылает второго – он тоже не возвращается. Спрашивает, кто может обрыв найти и линию восстановить? А я около года проработал электромонтером, знал, как и что соединить. Вызвался это сделать. Взял телефонную «нитку» в руку и рванул что есть духу. Бегу и вижу впереди маленький овражек, заросший кустарником. Подбежал к нему, и тут мне как будто сердце подсказало: не иди дальше! И решил я этот овражек обогнуть и найти провод на его другой стороне. Так и сделал. Обежал кругом, смотрю, вот он, провод лежит. Я его взял и потянул на себя. Тянется. Значит, обрыв в кустах. Потихоньку подползаю к кустам этим, и только голову поднял, вижу, метрах в десяти от меня сидят два здоровенных немца с автоматами. А рядом с ними лежит наш телефонист с перерезанным горлом. Я испугапся, конечно.

Присмотрелся, чуть в стороне лежит наш второй солдат. Тоже зарезанный. А немцы о чем-то тихонько переговариваются, руками показывают. Меня не видят. Думаю, что делать? У меня винтовка-трехлинейка. Одного я точно убью. А второй меня из автомата изрешетит. И тут вспомнил, что у меня граната есть в подсумке. Достаю лимонку и не бросаю, а аккуратно подкатываю ее им прямо под ноги. Они ее увидели, вскочили, и в этот момент граната взрывается. Немцы падают замертво. Я хватаю провод, нахожу обрыв, скручиваю два конца, забираю автоматы и что есть духу мчусь в свои окопы. И вдруг слышу – наша артиллерия заработала. Слава богу, значит, обрыв был один, и я его устранил.

Прибежал, доложил ротному о погибших наших и убитых немцах. Отдал автоматы. Командир меня представил к медали «За отвагу». Это была моя первая и последняя «пехотная» награда. Остальные я получил в разведке.

– Вас за сообразительность сразу в разведку взяли?

– Не сразу. После этого случая мне командир сказал – будешь телефонистом! Надо – значит надо. Но прослужил я на этой должности недолго, наверное, неделю.

Как-то ротный посылает меня с разведчиками, чтобы я протянул «нитку» на нейтралку. Я взял катушку, оружие – карабин у меня тогда уже был. Дошли мы почти до немецкой траншеи, и тут немцы нас обнаружили. И давай палить! Головы не поднять! Несколько разведчиков сразу погибли. Я забрал у одного из них автомат и начал отстреливаться, прикрывать отход своих ребят. Стрелял, стрелял, гляжу – один на нейтральной полосе остался. Пора, думаю, отходить.

Вернулся в свое расположение, а меня там командир взвода полковой разведки поджидает. Говорит, я договорился с командиром роты – ты будешь теперь разведчиком...

Опасная работа

– Виктор Михайлович, работа разведчика на войне в первую очередь ассоциируется с взятием языка. Вы помните, как брали первого?

– Стояли мы тогда в Литве, юго-западнее Шауляя. У немцев там был сильно укрепленный район, и прежде чем начать наступление, требовалась хорошая разведка. А у нас никак не получалось. Ночей семь-восемь подряд ходили и мы, и дивизионная, и армейская разведка, и никак не могли взять языка.

Я со своим ростом всегда был в группе прикрытия, а в группу захвата входили здоровенные мужики.

– То есть у вас была самая опасная работа?

– Да она у всех разведчиков опасная – одни непосредственно берут языков, другие их прикрывают и в случае чего вызывают огонь на себя, отвлекают противника...

В тот раз нас было восемь человек. Четверо – группа захвата, и мы – по два человека слева и справа. Наши провели массированный артобстрел, немцы попрятались в укрытия. Мы в это время подползли к ним вплотную, ворвались в окопы и схватили двоих. Фрицы опомнились и начали по нам палить. Мы – отстреливаться. И тут у одного из нашей группы захвата не выдерживают нервы, и он пускает осветительную ракету, чтобы артиллерия прикрывала нас своим огнем. Но это он сделал очень рано, не дав нам всем отойти. И получилось, что артиллерия отрезала меня и от группы, и от своих позиций. А от ракеты этой светло как днем. Хорошо видно, как летят наши мины, снаряды...

Куда, думаю, деваться? Неохота от своих погибать... Осмотрелся и заметил метрах в пятидесяти за немецкими траншеями глубокую воронку. Ныряю в нее. У меня автомат был, дисков штуки четыре – я помногу всегда с собой брал. Высовываю голову из воронки, смотрю, а передо мной несколько немецких пулеметных точек. Посчитал – шесть. По два человека в каждой. И все бьют по нашим отходящим ребятам. Достаю автомат и короткими очередями начинаю бить по этим точкам. Дал по одной – смотрю, оба немца сползли на дно окопа. Я по следующей. Та же картина... В общем, уничтожил я все шесть их огневых точек – двенадцать человек. Туг и артналет закончился. А я так и сижу в воронке за немецкими траншеями и никак не могу понять, где проход в минных полях, который мы делали, чтобы попасть на немецкую сторону. Все же в темноте происходило...

Решил: побегу прямо по полю, может, пронесет. Все-таки и артиллерия наша хорошо поработала, многие мины повзрывались.

И вдруг опять артобстрел с нашей стороны начался. Бьют прямо по траншеям, как будто специально меня прикрывают. Вскакиваю и что есть духу бегу. Перебежал немецкое минное поле, наше и прыгаю в траншею пехотную. Кругом наши бойцы. Еле отдышался, говорю, что я из разведки. Чувствую, они очень подозрительно ко мне относятся. «Да свой я, – говорю, – свой!» Приходят офицер и солдат с автоматом. Офицер спрашивает: «Это вы сейчас перебегали?» Я, говорю, я. «Пойдемте с нами». Прошли метров двести, а там «козлик» стоит в кустах. Садимся в него, едем.

Подъезжаем к землянке. Останавливаемся. Офицер у меня молча автомат забирает. Перед входом два вооруженных солдата. Захожу. Свет только от пламени светильника-гильзы. За столом сидит очень мощный мужик, одетый в меховую безрукавку.

Первое, что он сказал, когда я зашел: «Какой ты маленький...» А потом встал, подошел ко мне, обнял, расцеловал и крикнул своему адъютанту: «Коньяку сюда!»

Я, говорю, не пью. Я на самом деле не пил и не курил. Тогда он спрашивает: «Ты знаешь, кто тебя спас?» Ничего я не успел ответить, как он продолжил: «Я командующий пятым гвардейским корпусом. Это я организовывал вашу разведку и наблюдал с НП за вашими действиями. И тебя огнем прикрывал, после того как ты пулеметчиков уничтожил. И видел, как ты несся по минным полям... Везучий ты человек!» Потом повернулся к адъютанту и приказал: «Записывай его фамилию!» А сам достал орден Отечественной войны 1 -й степени и вручил мне.

Я вернулся в расположение своего взвода и узнал, что из нашей группы половина ребят погибла. И языка одного убили.

А через несколько дней нам принесли фронтовую газету, где прочитал про себя статью. Она так и называлась – «Везучий человек».

– Сколько всего на вашем счету языков?

– Восемнадцать. Но мы же не только за языками ходили. Нам поручали выяснять места расположения огневых точек противника, и мы углублялись на несколько километров на вражескую территорию. Делали проходы в немецких минных полях. Да много чем занимались...

– Виктор Михайлович, где вы встретили победу?

– Что удивительно, начал я войну с госпиталя и закончил ее в госпитале.

13 апреля 45-го года мы наступали на аэродром в пригороде Кенигсберга. Разведка, как всегда, шла впереди. Я видел, что в окопе засели немцы. Бросил в него гранату. Она взорвалась. Ну, думаю, все, чисто. А стал окоп перепрыгивать – и откуда он взялся, этот немец? Здоровый такой! – снизу он меня штыком и ткнул. Лезвие вошло над коленом, а вышло у живота. Я пробежал еще метров пятьдесят, а потом в глазах потемнело, и я упал без сознания. Очнулся в госпитале. Там и встретил победу.

---

Беседовал Николай Казаков.  Во имя жизни. Сборник воспоминаний ветеранов Великой Отечественной войны. - М.: Граница, 2007.